Мария Акимова. Два Гоголя

Два Гоголя
(московские памятники писателю)

В самом сердце Москвы в тихом скверике на Никитском, в стороне от шумной московской жизни, притаился, быть может, лучший памятник Москвы – памятник Николаю Васильевичу Гоголю. Он так вписался в этот дворик, что кажется, будто он стоял здесь всегда. Но это не так. У памятника, как и у человека, которому он был поставлен, нелёгкая, странническая судьба. Ведь когда-то его торжественно открыли совсем в другом месте, и были толпы народа, молебен, речи, венки…

Историю создания памятника следует отсчитывать от торжественного празднования пушкинского юбилея в 1880 году, когда лучшим подарком «солнцу русской поэзии» Общество любителей российской словесности сочло памятник его другу и литературному последователю Н.В. Гоголю. Идея была с восторгом поддержана. В невиданно быстрые для России сроки была открыта всенародная подписка: и власти, и купцы-благотворители, и бедные крестьяне откликнулись на призыв. Но Москва не сразу строилась – не сразу появился и памятник. Несколько лет ушло на разрешение самых разных вопросов: мелких и крупных, организационных, непосредственно связанных с памятником. Прежде всего, необходимо было определиться с местом, с которого Гоголь будет смотреть на москвичей. После долгих споров и колебаний остановились на Арбатской площади: с этим старинным районом Гоголя связывало несколько лет пребывания в Москве. А ведь мог памятник стоять и на Театральной площади, и на Трубной, и на Пушкинской, переглядываясь с Александром Сергеевичем… Ещё один сложный вопрос предстояло решить: кому доверить сооружение памятника? На конкурс было представлено свыше 50 проектов, в том числе и работы известных скульпторов, лучшие проекты были даже награждены. А на памятник, тем не менее, ни один из проектов «не тянул»: по воспоминаниям, все они скорее напоминали «каминные часы или кондитерские торты», или «франта, произносящего речь перед дамами», или же «немецкого пастора, сидящего на скамейке», и т.д. И тогда знаменитый художник, коллекционер и общественный деятель Илья Семёнович Остроухов берёт на себя ответственность закрыть конкурс (жесткие условия которого уже начали пародировать в газетах: «чтобы Гоголь непременно сидел, чтобы пьедестал был совершенно простой и гладкий, чтобы не было никаких аллегорий, никаких барельефов, никаких украшений, никакого творчества, никакого таланта...») и поручить работу не слишком тогда известному скульптору Н. Андрееву. Остроухов благоволил к нему и был так уверен в своем протеже, что даже предложил: если хоть один из членов комитета будет против эскиза Андреева, Комитет вправе обратиться к другому скульптору. Этого не понадобилось. Идея памятника Гоголю полностью завладела Андреевым: он едет на родную для писателя Полтавщину, живёт среди крестьян, зарисовывает яркие типажи и успевает записать – о удача! – воспоминания о последних годах жизни Гоголя младшей сестры писателя, Ольги Васильевны, вскоре после их встречи умершей. Затем он возвращается в Москву, усердно работает в мастерской (Б. Афанасьевский пер., 27), которая быстро наполняется эскизами скульптора, портретами Гоголя, томами его произведений. И под воздействием всего прочитанного, увиденного, услышанного постепенно складывается окончательный замысел скульптора: «весёлый» Гоголь переплавляется в «грустного», задумчивого.

И вот – торжественная закладка, празднование которой состоялось в ресторане «Прага» под аппетитный аккомпанемент «гоголевского меню»: грибков, пирожков, шанишек «со стола Коробочки», «супа в кастрюльке прямо на пароходе из Парижа», вареников от Пацюка, горилки от Тараса, настоек из хозяйства Пульхерии Ивановны и прочих припасов из закромов и погребов бессмертных гоголевских героев. Потом – торжественное открытие памятника 26 апреля 1909 года. Ажиотаж вокруг события был такой, что жильцы окрестных домов, не растерявшись, давали в газетах объявления об аренде балконов с видом на Арбатскую площадь на время открытия - и не прогадали. В серое холодное утро увидеть своими глазами памятник, внешний облик которого держался в тайне, пришло несколько десятков тысяч человек – в два, а то и в три раза больше ожидаемого. После торжественного молебна, торжественных речей наступило время торжественных депутаций с венками. Правда, из-за такого огромного стечения народа красиво продефилировать удалось далеко не всем: некоторые затерялись в толпе и даже в 3 часа пополудни ещё никак не могли добрести до памятника и тщетно прокладывали себе в толпе путь. «Усталые, измученные, в растерзанных костюмах иностранные гости, высоко держа над головами свои растерзанные венки, с недоумением спрашивали, скоро ли они доберутся и где находится дорожка к памятнику. Почётных гостей поприжали к перилам; озадаченные, они сидели на скамейке» – писал тогдашний журналист. Получилось опять по-гоголевски. Тем не менее, к монументу всё же было возложено около 180 (!) венков (от властей, от родственников, даже от гимнастического общества! Необыкновенный венок возложили депутаты от Украины – сноп ржи, украшенный полевыми цветами). А потом нескончаемой толпой потянулись к памятнику горожане. Власти опасались повторения Ходынки, но обошлось всего сорока обмороками школьниц, и то от переутомления: пришедшим пришлось постоять в общей сложности около 5 часов. А само празднование длилось ещё несколько дней – с концертами, спектаклями, раздачей и продажей книг и сувениров, с настоящими народными гуляньями.

Сразу по открытии памятника о нём начались споры. Слишком неожиданным для всех оказался образ, созданный Андреевым. Как только его не называли: и мокрой вороной, и больным галчонком, и летучей мышью, и кикиморой, и «носом да шинелью»… Мнения разделились, и на каждый аргумент находился контраргумент: «Разве это Гоголь?» – «А разгадан ли вполне Гоголь?»; «Талантлив, но никуда не годен по идее» (М. Нестеров) – «Смелая по правде идея» (И. Репин); «Барельефы совершенно не соответствуют памятнику» – «Барельефы – единственное, что удалось в памятнике»; «Гоголь г-на Андреева – лицо субъективное и мало говорящее сердцу русского человека… Это не Гоголь, которого мы знаем и любим…» – «Во всяком случае нельзя бросить упрёка в банальности и мёртвенном академизме. Разве этого мало?»; «Слишком привязан к своему времени, не хватает вечности» – «Удивительно близок сегодняшнему дню, нашему веку»; раздавались голоса в пользу того, что надо памятник переставить: не для улицы он, говорили В. Поленов и К. Коровин, да и некому на него смотреть: «все на трамвай спешат или трамвая остерегаются» (это уже сам Н. Андреев размышлял) – но другие не соглашались: «Не дошло сегодня, дойдёт через десять лет!.. Преступно прятать под спуд такое исключительно талантливое произведение!..» (М. Врубель), а памятник в суете площади зовёт приостановиться, задуматься. Всерьёз ходили слухи, будто графиня П.С. Уварова готова заплатить 12 тысяч тому, кто избавит Москву от андреевского Гоголя.

И действительно, Москва чуть не осталась без своего Гоголя – но это произошло уже позже, в советское время. По легенде, «грустный» Гоголь не нравился И. Сталину, часто проезжавшему мимо Арбатской площади на кунцевскую дачу: не соответствовал он послевоенному оптимизму и растиражированному облику сатирика и обличителя. И памятник убрали, заменив жизнерадостным Гоголем работы Н. Томского – неплохим памятником, но гораздо слабее андреевского, что признавалось и самим скульптором, и москвичами, своеобразно откликнувшимися на новый монумент: «Юмор Гоголя нам мил, Слёзы Гоголя – помеха. Сидя, грусть он наводил, Этот пусть стоит – для смеха».

А «хмуро смотрящего» сослали в Донской монастырь, где сотрудники музея архитектуры спасли его от переплавки. Только спустя семь лет, на волне «оттепели», по настоятельным просьбам москвичей памятник вернули из ссылки – но уже на новое место, где он стоит и по сей день. Правда, в связи с двухсотлетним юбилеем писателя вновь поднялись разговоры о том, что неплохо бы восстановить историческую справедливость и вернуть памятник на Арбатскую. Но ведь и средств на это нужно очень много, и площадь с начала XX века совершенно изменилась (остались от былого ансамбля лишь несколько старых особнячков по периметру да ограда и фонари работы Андреева), и оба памятника могут пострадать при перестановке. Наверное, лучшего расположения, чем сейчас, сложно придумать: парадный Гоголь – на парадной Арбатской, Гоголь задумчивый, болезненный – в дворике дома, где прошли последние четыре года его жизни, где был сожжен второй том и где писателя не стало. Это таинственно и промыслительно, как и многое в биографии писателя, в истории с памятниками. Так, авторами памятников Николаю Гоголю стали сперва Николай Андреев, потом – Николай Томский, как будто осенённые покровительством Николая Чудотворца, небесного заступника писателя. Ещё одна мистическая гоголевская подробность: членом комитета по сооружению памятника, отвечавшим за конкурс, был некий г-н А.Е. Нос! Ещё знаменательная деталь: андреевский памятник отметил столетие со дня рождения писателя, фигура Томского – столетие со дня смерти. Андреевский памятник, таким образом, прожил на своём первоначальном месте как раз срок жизни Гоголя – 42 года. И вновь совпадение: как Гоголь был странником, так и его памятник странствовал.

Промыслительно и то, что Гоголь, человек очень религиозный, посмертно оказался связан с тремя важнейшими московскими монастырями: был захоронен в Даниловом, перезахоронен в Новодевичьем, а его каменный двойник некоторое время находился в Донском. Сбылась давняя мечта гения – успокоиться за монастырской стеной…  

Лев Толстой сетовал и удивлялся, отчего Гоголю хотят ставить памятник, раз сам Гоголь этого не желал. Философ Василий Розанов в статье «Отчего не удался памятник Гоголю» (1909) пришёл к выводу, что памятник просто не мог удаться: Гоголь невоплотим, и единственно возможный материальный памятник ему – простая чёрная плита на могиле в Даниловом монастыре. Как бы то ни было, московские памятники Гоголю – это художественный и исторический факт, наше наследие, памятники не только Гоголю, но и эпохам, в которые они были установлены. Расположенные в 400 метрах друг от друга (уникальная ситуация!) и при этом абсолютно разные по характеру, эти памятники будто создают единый облик загадочного гения.

Мария Акимова,
научный сотрудник Дома Гоголя,
аспирант ИМЛИ им. А.М.Горького РАН