М. С. Щепкин и Н. В. Гоголь: дружба и творческая взаимосвязь.

В.П. Викулова

Доклад на Щепкинских чтениях 20 января 2005 года в Доме-музее М.С. Щепкина

«Бесценнейший Михаил Семенович!», «...любезнейший моему сердцу!», «От души обнимаю вас и прошу не забывать вашего старого земляка, много, много любящего вас Гоголя» — так обращается в письмах великий художник слова к прославленному мастеру сцены. Многолетняя дружба Н. В. Гоголя и М.С. Щепкина является одним из ярких примеров синтеза литературы и театра. Взаимно обогатив друг друга идеями и творческими импульсами, два корифея русского театра обогатили тем самым и всю мировую художественную культуру.

М.С. Щепкин и Н.В. Гоголь, несмотря на значительную разницу в возрасте, были друзьями в течение двадцати лет, вплоть до самой кончины Николая Васильевича в 1852 году. Судьбы их во многом схожи. Как и у Михаила Семеновича, дальние предки Николая Васильевича служили в церковных храмах. Так же, как и Щепкин, Гоголь появился на свет после смерти двоих предыдущих младенцев и был вымолен родителями у Бога. Наконец, как и отец Щепкина, глава семьи Гоголя служил управляющим. Обучение в детстве грамоте у них тоже было сходное: оба рано начали увлекаться книгами и театром. Н. В. Гоголь в годы своей юности играл на гимназической сцене, пытался поступить на службу в театр, позже у него появилась потребность создавать драматические произведения. М. С. Щепкин оставил после себя «Записки», хотя и неоконченные, но проявляющие несомненное литературное дарование автора.

Познакомившись в 1832 году в Москве, Щепкин и Гоголь подружились на долгие годы. В год знакомства с писателем М. С. Щепкин жил в собственном доме, приобретенном еще в 1830 году, в Большом Спасском (ныне Большой Каретный) переулке, № 16.

Сын М. С. Щепкина А. М. Щепкин запомнил первое появление Гоголя в их доме. Войдя, молодой литератор прямо с порога проговорил слова всем известной малороссийской песни:

Ходит гарбуз по городу,
Пытается своего роду:
Ой чи живы, чи здоровы
Вси родичи гарбузовы?

С этого дня началась дружба двух выдающихся мастеров русского искусства.

Дом М. С. Щепкина являлся одним из наиболее дружественных приютов Николая Васильевича. Внук актера свидетельствует: «Гоголь очень часто приезжал к Щепкину и оставался несколько раз ночевать».

Семья великого артиста привлекала писателя своими высокими моральными устоями жизни. Ученица Щепкина Александра Ивановна Шуберт писала: «Каждому, у кого не было честных убеждений, в семье Щепкина было неловко: он поневоле должен был испаряться. Солгать, схитрить перед М.С. было немыслимо».

А.М. Щепкин со слов М. С. Щепкина вспоминает, что «Гоголь был очень расположен к Щепкину. Они оба знали и любили Малороссию и охотно толковали о ней, сидя в дальнем углу гостиной в доме Щепкина. Они перебирали и обычаи, и одежду малороссиян, и, наконец, их кухню». Их задушевным беседам не было конца. Оба были влюблены в украинские песни и часто пели их. Оба любили хорошо поесть и, по свидетельству А. Н. Афанасьева, часто обсуждали разные малороссийские кушанья. Слова «вареники», «голубцы», «паляницы» можно было услышать, прислушиваясь к их разговору. Причем у обоих «глаза бывали масляные и на губах слюньки». Лишь незадолго до кончины Николай Васильевич принял аскетический образ жизни, не позволяя себе никаких плотских желаний, и отказывался от лестных приглашений на обеды.

По предположению общих друзей, помещик Петух, представленный во втором томе «Мертвых душ», списан со Щепкина. Он любит поесть и поговорить о еде и на воде не тонет, как пузырь. Рассказывали, что Щепкин тоже любил погрузиться весь в воду, оставив на поверхности только живот, к веселью и удовольствию всех присутствующих. Этот трюк назывался «остров».

Н.В. Гоголь также отличался своеобразным, присущим только ему чувством юмора. По словам Михаила Семеновича в записи А. М. Щепкина, писатель давал винам названия «Квартального» и «Городничего», «как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должный порядок; а жженке, потому что зажженная горит голубым пламенем, — давал имя Бенкендорфа.

«А что? — говорил он Михаилу Семеновичу после сытного обеда, — не отправить ли теперь Бенкендорфа? — и они вместе приготовляли жженку».

Обычно замкнутый и малообщительный Гоголь в присутствии Михаила Семеновича оживлялся, становился раскованным и остроумным. Он скучал по Щепкину и обижался на отсутствие писем от него. Однажды Гоголь написал Аксакову: «скажите, почему ни слова не кажет, хоть в вашем письме, Михаил Семенович? Я не требую, чтобы он писал ко мне, но пусть в то время, как вы будете писать, прибавит от себя хоть, по крайней мере, следующее: что вот, я, Михаил Семенович Щепкин, нахожусь в комнате Сергея Тимофеевича. В чем свидетельствую за приложением моей собственной руки...».

По поводу первой постановки «Ревизора» в Москве с участием М. С. Щепкина современная ей критика писала: «Кажется, что Гоголь с него списывал своего городничего, а не он выполнял роль, написанную Гоголем». Впоследствии М. П. Погодин отмечал, что «...Гоголь сам обязан был многим Щепкину». В частности, многими своими сюжетами. Писатель заимствовал из историй актера персонажей и их черты для своих творений. К примеру, слова исправника: «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит», как известно, были переданы Гоголю Щепкиным. Мистический сюжет о серенькой кошечке из «Старосветских помещиков» также подсказан Гоголю Михаилом Семеновичем. «Нельзя утверждать, чтобы Гоголь всегда охотно принимал советы Щепкина, но последний всегда заявлял свое мнение искренне и без утайки» — отмечал А. М. Щепкин.

25 мая 1836 года на сцене Малого театра состоялось первое московское представление «Ревизора». Грустный смех Гоголя слышен был со сцены многих театров, но впервые громко прозвучал он со сцены Малого, и в первую очередь потому, что в нем играл Михаил Семенович Щепкин. Выдающийся актер, первый представитель реалистического направления в исполнительском искусстве, он обладал редким для своей профессии качеством — самокритичностью. То же было свойственно и Гоголю. Жизнь свела вместе реформатора-актера и реформатора-драматурга.

Встреча Гоголя и Щепкина, по выражению Виталия Ивашнева, была неизбежна, продиктована временем. Писателя и актера сближала общность взглядов на литературу и искусство, их роль в просвещении и нравственном воспитании народа. Оба художника понимали высокую миссию театра и сознавали необходимость обновления театральных форм, языка драматургии, средств выразительности. У Гоголя и Щепкина не было расхождений даже в понимании технологии театрального творчества. Великий актер отыскал в гоголевских пьесах ту жизненную правду, которую он мечтал утвердить на сцене. В свою очередь, в Михаиле Семеновиче Гоголь нашел гениального воплотителя своей драматургии. Щепкин оказал писателю помощь как опытный театральный мастер, пьесы же Гоголя вдохнули в творчество Щепкина новую живительную струю: ведь в тот период развития театра Михаил Семенович буквально задыхался от пустых и безликих пьес, в которых ему приходилось играть. Гоголя он ставил выше всех драматургов своего времени. Николай Васильевич был духовно близок и дорог Щепкину, как никто другой.

Ко всем талантам Гоголя присоединялся и талант режиссера, поэтому Щепкин прислушивался к его рекомендациям и внимательно вчитывался в авторские ремарки. Гоголь давал Михаилу Семеновичу практические советы, наставления, вплоть до мелочей: какие должны быть костюмы, позы, жесты В письме Щепкину от 26 октября 1846 г. из Страсбурга он указывает прямо на его недостатки: «Ваш большой порок в том, что вы не умеете выговаривать твердо всякого слова. От этого вы неполный владелец собою в своей роли». Актер чувствовал справедливость некоторых гоголевских замечаний и постоянно совершенствовал свою игру.

Михаил Семенович был душой постановки «Ревизора» в Москве. О его изящной, естественной и простой игре В. Г. Белинский написал: «Актер понял поэта». В отношении роли городничего прочно утвердились три традиции: М. С. Щепкина, Ивана Ивановича Сосницкого и Прова Садовского. Но по единогласному отзыву современников, Щепкин создал эту роль и не имел в ней соперников. Аполлон Григорьев резюмировал: «Городничий в полном смысле отлит зараз Щепкиным». Выполнить эту роль на уровне художественных открытий Гоголя могло быть по силам только художнику равного ему дарования.

Гоголь доверял Михаилу Семеновичу не только роль городничего, но просил его взять на себя постановку пьесы в Москве (письмо от 10 сентября 1840 года).

Н.В. Гоголь сочувствовал М. С. Щепкину, когда для того не находилось значительных ролей. Писатель хорошо понимал и разделял жалобы своего друга на репертуар и в 1842 году подарил Михаилу Семеновичу все свои опубликованные сцены и отрывки, а также предоставил ему и Сосницкому «Женитьбу», чтоб ее сыграли в их бенефисы в один и тот же день в Москве и Петербурге. Об этом он пишет актеру из Рима 28 ноября 1842 года: «Все драматические отрывки и сцены, заключающиеся в четвертом томе моих Сочинений (их числом пять), все исключительно принадлежат вам». Кроме того, Гоголь еще и советует Щепкину, как поумнее распорядиться его пьесами.

Актер играл в «Женитьбе» (роли Подколесина, Кочкарева), «Игроках» (Утешительный), «Тяжбе». Роль Подколесина плохо соотносилась с актерскими данными и характером Щепкина, т.к. приходилось играть человека вялого и нерешительного. Тогда Михаил Семенович вернулся к роли Кочкарева, которую исполнял ранее еще в Александринском театре. Белинский писал: «Доныне не могу себе представить Кочкарева в другом образе... Это была, казалось, сама ртуть на сцене». А в «Игроках» зрители по-настоящему оценили искусство актера «держать паузу», когда едва заметный жест, мимика, взгляд говорят больше, чем слово.

В 1846 году Гоголь предложил Щепкину играть в «Ревизоре» по переработанному тексту с прибавлением «Развязки», в которой автор сделал Щепкина главным действующим лицом. Это — показатель не только его доверия и уважения к щепкинскому таланту, но и попытка помочь актеру в жизни. Не случайно Гоголь поручил Щепкину монолог, содержащий новое толкование «Ревизора» как «душевного города», живущего в душе каждого из нас. Для раскрытия нравственных возможностей искусства он выбрал именно Михаила Семеновича. Однако Щепкин не одобрял «Развязку»: она не вполне соотносилась с его творческим методом, и между ним и Гоголем по этому поводу шел спор. В результате Гоголь пришел к печальному для всех выводу: «Видно, Бог не велит мне заниматься театром».

Щепкин задался целью «возвратить смеху его прежнюю силу». После смерти Гоголя, который в последнем из писем Михаилу Семеновичу сам признавался, что «неловко управился» с «Развязкой», актер все же читал «Развязку» на домашних литературных вечерах, но в чтении с наибольшей силой напирал на свою собственную идею.

Для Щепкина герои пьесы были все живые люди, и он не хотел видеть в них аллегорию человеческих страстей. Он писал Гоголю из Москвы 22 мая 1847 г.: «После меня переделайте хоть в козлов, а до тех пор я не уступлю вам Держиморды, потому что и он мне дорог». Гоголь ответил ему из Франкурта в июне 1847 года, что не аллегорию он хотел сделать, а чтобы зритель применил эту пьесу к самому себе и сам себя спросил: «Разве у меня рожа крива?».

М.С. Щепкин стал организатором знаменитого чтения Гоголем пьесы «Ревизор» актерам Малого театра в 1851 году. И. С. Тургенев писал о своем посещении Гоголя, к которому его привез Михаил Семенович Во время разговора об искусстве, театре Гоголь «объявил, что остался недоволен игрою актеров в „Ревизоре“, что они „тон потеряли“ и что он готов им прочесть всю пьесу с начала до конца. Щепкин ухватился за это слово и тут же уладил, где и кода читать».

Н.В. Гоголь был превосходным чтецом своих произведений. И. С. Тургенев вспоминал о чтении «Ревизора» в ноябре 1851 года в Москве: «Я слушал его тогда в первый — и в последний раз. Диккенс также превосходный чтец, можно сказать, разыгрывает свои романы... Гоголь, напротив, поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью...» Вранье Хлестакова в чтении Гоголя показалось Тургеневу чрезвычайно естественным и правдоподобным. «Хлестаков увлечен и странностью своего положения, и окружающей его средой, и собственной легкомысленной юркостью; он и знает, что врет — и верит своему вранью: это нечто вроде упоения, наития, сочинительского восторга — это не простая ложь, не простое хвастовство».

А.Д. Галахов в произведении «Сороковые годы» вспоминает, что, когда Н. В. Гоголь жил у Погодина, Щепкин «почти ежедневно отправлялся на беседу с ним». По свидетельству мемуариста, Гоголь часто дурачил знакомых, и Михаил Семенович много раз бывал тому свидетелем.

Сын М. П. Погодина Д. М. Погодин в своих воспоминаниях пишет, что «Гоголь был домосед и знакомых, даже близких, как, например, С. П. Шевырева, М. С. Щепкина, посещал изредка». В последние годы Н. В. Гоголь избегал знакомства с новыми людьми, и даже самые близкие ощущали, как он иногда тяготился их присутствием — видимо, его духовная деятельность требовала большего уединения.

В последний год жизни Гоголя Щепкин старался развеселить писателя, рассказывал ему смешные истории, приглашал на блины. Но Гоголь уклонялся от приглашений, оберегая свой покой.

Знаменательно, что Щепкин и Гоголь поняли друг друга и в осмыслении Бога. Щепкин вывел для себя две основные заповеди: «люби Бога и люби ближнего, как самого себя». Бог дал нам этот мир во всей его природной красоте, и за это его надо благодарить от всей души — просто молиться, ничего не прося для себя. Когда Щепкин изложил Гоголю свое понимание веры, Гоголь вскочил, обнял его и воскликнул: «Оставайся всегда при этом!». Это была их последняя встреча. Произошла она в доме графа и графини Толстых на Никитском бульваре в Москве, где Гоголь прожил с 1848 по 1852 год.

На похоронах писателя Щепкин последним склонился над ним в скорбном молчании и закрыл крышку гроба.

Уход из жизни Гоголя настолько потряс Щепкина, что артист впал в апатию, потерял вкус к жизни и, по выражению своего младшего брата, «совсем опустился и оставил уже все свои надежды на будущность. В последнее время он беспрерывно хандрил, тосковал, одним словом, выказывал все свое душевное изнеможение, к которому мало-помалу стало присоединяться и физическое расстройство организма». И все же он нашел в себе силы, чтобы заняться подготовкой к изданию посмертного литературного наследия писателя, используя все свои связи и знакомства для снятия цензурных запретов. Он включает в свой репертуар гоголевские пьесы, читает отрывки из его прозаических произведений. Е. Ф. Корш сообщает своим московским друзьям, что Щепкин в Петербурге «ратует за Гоголя с изумительным рвением и жаром и разогрел уже многих не только значительных, но и высоких особ».

Актер «одиноко скончался в Ялте на руках своего лакея», как писала впоследствии Александра Ивановна Шуберт.

В свой предсмертный час, в половине двенадцатого ночи с 11 на 12 августа 1863 года, по свидетельству А. Г. Алмазова, мысли Щепкина были обращены к Гоголю. «За три дня до смерти сознание М.С. потеряно не было, — говорится в последней записи Алмазова. — Несколько времени могли отвечать на вопросы, а иногда и не могли... В это время М.С. вдруг подзывают меня и спрашивают: «Александр, а куда Гоголь ушел?» Я им говорю: «Какой Гоголь? — „Николай Васильевич“. — „Он давно уже помер“. — „Как помер? Давно ли?“ — „Давно“. — „Ничего, ничего не помню“. Это были его последние слова».

Документальные источники эпохи XIX столетия подтверждают, что с Гоголем Щепкин ближе всего ощущал свое духовное родство и к нему более других имел дружеское расположение. Николай Васильевич отвечал ему столь же искренней привязанностью. И жизнь, и смерть двух этих гениев были одинаково драматичны, а вклад в мировую культуру — неизмерим.