Хронограф. Апрель 2013 г.
3 апреля исполняется 230 лет со дня рождения американского писателя, «отца американской литературы» Вашингтона Ирвинга (3.IV.1783 – 28.XI.1859).
«Мысль о сходстве произведений
О творческой близости Гоголя и Ирвинга говорят и современные исследователи. Например,
Сравнению Гоголя и Ирвинга уделяет значительное внимание
(
3 апреля исполняется 95 лет со дня рождения украинского писателя и публициста Олеся Терентьевича Гончара (3.IV.1918 – 14.VII.1995).
«Для россиян он стал Николай Васильевич, для украинцев – Микола Васильович, римские друзья называли его сеньор Никколо, а для человечества он просто – Гоголь, великий чародей слова, прозорливец с даром проникать в сокровенные глубины человеческой души. <...> С юношеских лет перед будущим автором "Тараса Бульбы" возникал образ талантливого и свободолюбивого народа, чувство духовного родства с которым, чувство неискоренимое, Гоголь пронес до конца своих дней.
Существует взгляд, якобы представления Гоголя об Украине было поверхностным, приблизительным. С этим трудно согласиться. Будучи великим русским писателем, Гоголь в плодотворные свои творческие годы хранил духовный контакт с жизненной средой, которая окружала его в детстве и раннем юношестве. Многое, например, говорят нам гоголевские тетради украинских песен, они свидетельствуют, в частности, о том, что писатель прекрасно знал живой язык народа (сохранилось письмо Гоголя к Богдану Залесскому, написанное на украинском языке 1837 года в Париже), не раз он собственной рукой переписывал десятки народных песен, очевидно, готовя их к печати.
Еще в годы учебы в Нежине... Гоголь проявлял стремление глубже познать то, что потом навеет ему образы его первых повестей. Конечно, какие-то факты – временами важные – выпадали из вида молодого человека, вынужденного рано оставить родительское гнездо, иногда он путался в воспроизведении каких-то бытовых мелочей, допускал неточностей в описании старосветских обычаев, – но каким блестящим знатоком народной психологии, народного мышления и чувств возникает Гоголь, скажем, в статье "О малороссийских песнях", вошедшей в сборник "Арабески" (1835). Сделанный Гоголем анализ украинских песен и сегодня поражает тонкостью наблюдений, вдохновенной проницательностью, той глубиной постижения, которая, видимо, дается только любовью».
(
5 апреля исполняется 190 лет со дня рождения русского поэта и переводчика Николая Васильевича Берга (5.IV.1823 – 28.VI.1884).
«Московские друзья Гоголя, точнее сказать приближенные (действительного друга у Гоголя, кажется, не было во всю жизнь), окружали его неслыханным, благоговейным вниманием. Он находил у кого-нибудь из них во всякий свой приезд в Москву все, что нужно для самого спокойного и комфортабельного житья: стол с блюдами, которые он наиболее любил; тихое, уединенное помещение и прислугу, готовую исполнять все его малейшие прихоти. Этой прислуге с утра до ночи строго внушалось, чтоб она отнюдь не входила в комнату гостя без требования с его стороны; отнюдь не делала ему никаких вопросов; не подглядывала (сохрани бог!) за ним. Все домашние снабжались подобными же инструкциями. Даже близкие знакомые хозяина, у кого жил Гоголь, должны были знать, как вести себя, если неравно с ним встретятся и заговорят. Им сообщалось, между прочим, что Гоголь терпеть не может говорить о литературе, в особенности о своих произведениях, а потому никоим образом нельзя обременять его вопросами "что он теперь пишет?" а равно "куда поедет?" или: "откуда приехал?" И этого он также не любил. Да и вообще, мол, подобные вопросы в разговоре с ним не ведут ни к чему: он ответит уклончиво или ничего не ответит. Едет в Малороссию – скажет: в Рим; едет в Рим – скажет: в деревню к такому-то... стало быть, зачем понапрасну беспокоить! <...>
Однажды, кажется у Шевырева, кто-то из гостей, несмотря на принятую всеми знавшими Гоголя систему не спрашивать его ни о чем, особенно о литературных работах и предприятиях, – не удержался и заметил ему, что это он смолк: ни строчки вот уже сколько месяцев сряду! Ожидали простого молчания, каким отделывался Гоголь от подобных вопросов, или ничего не значащего ответа. Гоголь грустно улыбнулся и сказал: "Да! как странно устроен человек: дай ему все, чего он хочет, для полного удобства жизни и занятий, тут-то он и не станет ничего делать; тут-то и не пойдет работа!"
Потом, помолчавши немного, он сообщил следующее:
"Со мною был такой случай: ехал я раз между городками Дженсано и Альбано (В Папской области.}, в июле месяце (По-видимому – 1838 г., во время пребывания Гоголя в Италии. – Прим.). Середи дороги, на бугре, стоит жалкий трактир, с билльярдом в главной комнате, где вечно гремят шары и слышится разговор на разных языках. Все проезжающие мимо непременно тут останавливаются, особенно в жар. Остановился и я. В то время я писал первый том "Мертвых душ" и эта тетрадь со мною не расставалась. Не знаю почему, именно в ту минуту, когда я вошел в этот трактир, захотелось мне писать. Я велел дать столик, уселся в угол, достал портфель и под гром катаемых шаров, при невероятном шуме, беготне прислуги, в дыму, в душной атмосфере, забылся удивительным сном и написал целую главу, не сходя с места. Я считаю эти строки одними из самых вдохновенных. Я редко писал с таким одушевлением. А вот теперь никто кругом меня не стучит, и не жарко, и не дымно..."»
(
12 апреля исполняется 190 лет со дня рождения русского драматурга Александра Николаевича Островского (12.IV.1823 – 14.VI.1886).
«Властителями дум молодого Островского были Пушкин и Гоголь, в особенности Гоголь, с его яркими гиперболами лиц и поступков в раме обыденного быта, с его лукавой, живой речью, втягивающей самого читателя в действие, будто автор издавна накоротке с героями». «Принимая взгляд Гоголя на значение общественной комедии, внимательно относясь к кругу поставленных им в драматургии тем и внесенных им в этот жанр сюжетов, Островский с первых шагов своего литературного пути проявлял полную независимость в интерпретации современных коллизий. Мотивы, которые Гоголь трактовал как второстепенные, уже в ранних произведениях Островского становятся нервом, определяющим действие, выходят на передний план». (
«Молодые друзья Островского, признавая Гоголя учителем, а Островского "самым лучшим, самым понятливым" его учеником, искали прежде всего различий между ними: Гоголь дает художественные гиперболы и типов и слога, Островский же – саму действительность, а в языке натуральность живой русской речи; миросозерцание Гоголя "болезненно-юмористическое", а Островского – "здоровое и спокойное, юмористическое без болезненности". Словом, Островский ближе подходит к идеалу "объективного" художника. <...>
Личное отношение Островского к Гоголю, пока он был жив, было полно почтительного обожания».
(
16 апреля исполняется 185 лет со дня рождения испанского художника и гравера Франсиско Гойя (30.III.1746 – 16.IV.1828).
«Два величайших живописца – испанский художник Гойя и русский писатель Гойя – только они сумели увидеть, что ужасное внешнее должно отражать и ужасное внутреннее, что в чертовщине мало видеть плод одного воображения, она уже – сверхвоображение, она – страшная действительность. <...>
От изображений обоих художников веет ужасом: игла гравера Гойя и перо писателя Гоголя были тем анатомическим ножом, который вскрывал из-под чудовищно отвратительной внешности страшное содержание. <...>
"Кошмары эти давили на мою собственную душу: что было в душе, то из нее вышло". Вот – мост, по которому прямой переход к предшественнику Гоголя в символической живописи – к Гойя.
Романтик-символист, создатель новой школы в живописи, Гойя, однако же, как и Гоголь, вышел из преклонения перед старыми мастерами. Как для Гоголя – идеалом, художниками, у которых человек изображался для того, "чтобы показать всю красоту свою, все верховное изящество своей природы", являлись Иванов и Брюллов, так и Гойя считал своими учителями Веласкеза и Рембрандта. Однако, оба они не пошли вслед за своими кумирами. Недаром Гойя называл своим третьим учителем натуру. Своеобразный гений великого живописца недолго мог видеть изящество в природе людей, его окружавших. Между внешностью и внутренним содержанием постепенно расширялась пропасть. Жизнерадостное веселье уступало место мрачному сознанию отсутствия положительных типов. Принимая мельницы за великанов, Гойя понял, что великанов надо принимать за мельницы. <...>
Ничто так не соединяет Гойя и Гоголя, как... способность видеть в романтических аксессуарах ужасный символ. Оба они от чертовщины перешли к созданию получеловеческих, полуживотных "портретов". Оба они – анатомы, поразившиеся тем, что пришлось им вскрыть. Только процесс познавания у Гойя был более продолжителен, чем у Гоголя. Но и почва была подготовлена неизмеримо меньше».
(
25 апреля исполнятся 70 лет со дня смерти российского и советского театрального режиссера, педагога и драматурга Владимира Ивановича Немировича-Данченко (23.XII.1858 – 25.IV.1943).
«В одном из своих писем Гоголь говорит:
"Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображение то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, может вдруг потрястись одним потрясением, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом <...> Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра". (О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще о посредственности. Статья. / Выбранные места из переписки с друзьями //
В этих строках вся сущность психологии театра. Какие бы течения ни увлекали драматическое творчество, в какие бы формы ни отливались сценические идеалы времени, – для театра остается неизменным закон единого общего переживания. Всякое отдаление автора от этого закона угрожает ему равнодушием, а всякое приближение к нему дает автору огромную власть над театральной толпой. <...>
Пока пьеса развивается еще в покое, чисто сценическое творчество еще не нуждается в особенном напряжении. В самом юморе Гоголя, в колорите, в красках, в миросозерцании, склонном всегда к обобщениям, – во всем заложено то, что вызывает «чудо театра», то обаяние, которое заражает аудиторию.
Как Пушкин одной своей сценой в корчме был провозвестником огромного цикла русских драм... как женские образы Тургенева вдохновляли русскую сцену, – так Гоголь своими повествовательными сочинениями создавал сценический язык пьес, его остроту, меткость и красочность. Всякий драматург испытывал на себе обаяние сценичности гоголевского юмора».
(
